Многие станичники еще помнят свои безвинные жертвы, да и архивы сохраняют многие детали той жизни.
Ныне официально признано, что нам та война обошлась более чем в 27 миллионов жертв, но всё ещё идут споры: воины Красной Армии из них составляют 8 миллионов, то ли чуть больше, то ли меньше. А по мне – кощунственно то, что память павшим воинам худо-бедно, но всё же сохраняется в виде памятников, мемориалов и воспоминаний, а вот память о более чем двух трети тех невольных жертв - предается забвению. По пальцам можно пересчитать мемориальные памятники гражданским жертвам той войны, и это - «Никто не забыт!»? Нам и дальше плевать на их память?
Первые военные жертвы среди мирного населения станицы Роговской пошли с конца июля-начала августа 1942 года, когда немецкая авиация после падения Ростова начала бомбить кубанские объекты.
Летом 1942 года каждый роговской колхоз посылал по несколько десятков женщин, девчат и парней на рытьё прибрежных противодесантных объектов за Азовом. Немцы там их часто бомбили, были раненые и убитые. Военачальники ожидали немцев морем от Таганрога, а враг прорвался через Ростов, и все те объекты ПДО оказались бесполезными, о них стыдливо постарались забыть, а с ними забылись и гражданские жертвы.
Из-за немецкого танкового клина, нацелившегося на тылы 17-го Кубанского кавалерийского корпуса, сдерживающего вражеский напор по Ее, командующий Северо-Кавказским фронтом Буденный, в ночь с третьего на четвертое августа 1942 года, отдал приказ об экстренном отводе войск на левобережье Кубани. Роговской партизанский отряд во главе с районным руководством сразу же спешно ушел в плавни на заранее подготовленные базы. Особенно глухим считался дальний плавневый куток роговских земель на стыке Таранцовой балки и реки Кирпили. Одна из баз была намечена на МТФ у Волчьей гребли. При ферме жила семья эвакуированной с Ленинграда Куприной: Лида, ее 16-летняя дочь Даша, сын лет 10-ти и девятимесячный грудничок. Даша говорила подругам, что их отец – офицер, воюет, но ему удалось побывать здесь у семьи. Куприны мешали планам партизан, их конспирации, и Лиде не раз заявляли о необходимости убраться оттуда. То ли она не торопилась переезжать с фермы, где можно было разжиться яйцами и молочком, в голодную Роговскую, то ли председатель колхоза «Большевик» не спешил убирать с фермы несменяемого сторожа. А пятого августа там случилась трагедия, официально замалчиваемая и поныне, хотя её свидетелями волей случая стали десятка три роговчан. Глухие слухи об этом ходят по станице и поныне, а когда я почитал некоторые архивные документы, нашел прямых свидетелей, то узнал многие детали той драмы. Семью Куприных там вырезали...
Мне кажется, эта трагедия произошла не только из-за весьма строгих инструкций по партизанской конспирации. Партизанам в тайники завозились не только оружие и продукты, но и ящики водки со складов райпотребсоюза. Видать, эта группа партизан отметила начало подполья «по-мужски», с выпивкой, а с пьяных глаз легко было совершить то преступление. Когда я впервые вышел на Меланью Васильевну Шелудько, работавшую долгие годы на той ферме, и спросил о казненной семье, она разволновалась, расплакалась и ответила, что часто вспоминает Куприных и задается вопросом, за что их казнили. Пятого августа многие роговчане бросились запасаться горелым зерном с элеватора, растаскивать остатки товара с магазинов, кинулись разбирать колхозное добро. А партизаны не успели спрятать убитых, т.к. неожиданно к обеду на «раскассированную» после эвакуации скота ферму вернулась за своими вещами группа доярок и скотников. Туда же, на птичник за курами, к Волчьей гребле прибежала толпа роговчан, а за ними увязалась любопытная молодёжь: Алексей Ильич Бигдан, Дарья Сергеевна Мозговая, Екатерина Еремеевна Грицай /Мошногорская/, Зина Котлярова, Катя Ус и другие.
Более смелым там был конюх Павел Григорьевич Степаненко. Он то и обнаружил первым убитых детей в десятке метров от фермы на месте рушки /дробилки зерна/, накрытых камышовыми матами. Даша была изнасилована, слева на её груди лежал грудничок, а рядом - убитый брат. Другие свидетели, едва глянув на убитых, отскакивали в страхе. А Лиду народ обнаружил с возвышенного берега сидящей метрах в сорока в мелком камыше, окровавленную, с растрепанными волосами. Завидев их, она стала кричать спасти её, вытащить оттуда. Видать, она не знала, что стало с её детьми. Доярки взволнованно заговорили: «Ой, Лидонька, что с тобой?». Но тут кто-то заметил недалеко от неё в раздвинувшемся камыше человека в белой рубашке и поднял переполох, чтобы бежать оттуда, пока и их не убили. И все в панике понеслись к бригаде, находящейся километрах в двух от фермы. Меланья Васильевна просила мужчин вернуться, помочь Куприной, - ведь та же просит об этом. Но все в ужасе отбегали от страшного места, а когда позже самые смелые вернулись на ферму, Лиды на том месте уже не было. Видать, её затащили в камыши подальше. С началом оккупации на ферме жила группа партизан, народ панически боялся соваться в те места, а года через два после освобождения станицы собаки разрыли в балке у фермы череп с длинной косой, - видать, останки Даши.
Как вспоминает Антонина Семёновна Харечко, ломавшая тогда накануне с колхозниками кукурузу у Таранцовой балки, под вечер со станицы к ним подошел старик Дорошенко с двумя эвакуированными женщинами. Все сели передохнуть, разговорились. Безобидный «дид» Дорошенко был известен станичникам тем, что косил народу то сено для телят, то камыш на топку, чем и жил. И он рассказал, что уговорил двух эвакуированных женщин пожить в рыбачьей хибарке на Таранцовой балке, где им будет получше, чем в голодной станице, да и ему веселее. Там можно наловить рыбки, у него есть и сковорода, а если повезет, то за скошенный камыш можно разжиться и маслицем. Вот и пошли, на ночь глядя, чтобы с утра накосить камыша побольше. А с этими женщинами были две девочки лет восьми. Антонина Семёновна говорит, что с одной женщиной была своя дочка, а у другой – приёмная ленинградка. Она попала в станицу с матерью, та умерла здесь, и эта бездетная женщина взяла девочку к себе.
Мужики ещё ковырнули женщину: «Ты думаешь, что потом она тебя докормит?». А на другой день в станице узнали, что на территории третьего отделения, недалеко от пасеки Прокопца, Дорошенко с женщинами наткнулись на группу прячущихся партизан, и те их всех убили. Народ тогда ходил голодный, и, говорят, многих хоронили в общих ямах, если родственники не попросят разрешения у полиции хоронить отдельно. Ведь в оккупацию ЗАГС, школа, больница и магазин продолжали работать. Вот и Дорошенко с женщинами и девочками привезли оттуда на кладбище в общую яму. Демьян Васильевич Шендрик добавляет: народ тогда говорил, что изуродованные, изрезанные ножами трупы нашли в конопле у фермы колхоза «Страна Советов». А из недавно рассекреченных инструкций для партизан следует, что им и рекомендовалось работать в основном бесшумно, ножами. В сентябре руководство Роговского партизанского отряда приняло решение самораспуститься, - разойтись мелкими группами по 2 – 3 человека кто куда. Но первого партизана, высказавшего крамольную идею, что «хватит вшей кормить, надо расходиться по домам», в отряде казнили. Это был Андрей Григорьевич Головань, уроженец х.Красного, бывший председатель колхоза «Большевик». Говорят, были у партизан и другие самосуды.
В Роговской красавицу-церковь одну из самых больших на Кубани разрушили ещё перед войной, а в немецкую оккупацию в помещении сторожки, у часовни, станичники соорудили алтарь и открыли простенькую церковь. Не знаю, кто проводил тогда службу, но по освобождении станицы священник был арестован. Рассказывают, что на ночном допросе Чинцов кричал на него и бил наганом по лицу. Можно только догадываться, что стало дальше с тем священником. А кто теперь может вспомнить его имя и фамилию?
Немалое число роговчан прошло в те годы через суды Военного трибунала, а расстреливались по их решениям и военнослужащие, и гражданские. Суды тогда были весьма скорыми и часто необъективными. Библиографической редкостью являются «Записки секретаря Военного трибунала», изданные в 1991 году, а для кубанцев они весьма интересны, т.к. автор, Яков Айзенштат, был здесь секретарем трибунала с осени 1942 года и почти по конец войны. Пишет он о полицаях и старостах, о партизанах и штрафниках, о многих других фигурантах и о еврейской трагедии на Кубани. Роговскую освободили 12 февраля 1943 года. Не обойти молчанием и еще одну роговскую драму, начавшуюся со второго дня освобождения. Я имею в виду не афишируемую, но тотальную фильтрацию взрослого мужского населения на освобождаемых территориях. Потому что на них руководство страны смотрело косо, раздувая гнев фронтовиков: «Мы проливали кровь, а вы прятались под женскими юбками». И кличка таким была – «кумовья».
А фильтровали роговчан в Гречаной Балке, отправляя туда небольшие пешие группы. Одна из них у кургана перед Таранцовой балкой погибла под немецкими бомбами. А в Гречаной Балке сотрудники НКВД бегло разбирались в причинах нахождения под немцами и в поведении в оккупацию. Немалую часть роговчан отправляли штрафниками. Роговские женщины и девушки, носившие на передовую боеприпасы и винтовки, хлеб и почту на своих плечах, в постолах по непролазной грязи, а также выжившие солдаты рассказывают, что перед станицей Ново-Николаевской всё было усеяно трупами безжалостно гонимых в лобовые атаки новобранцев. И не все погибшие там числятся в краевой Книге Памяти, на досках роговского мемориала. Из названных мне опрошенными старожилами фамилий погибших солдат, зависли в безвестности Жмур Василий, Дикий Алексей Иванович, Удалыш Александр, Раевский Михаил, Бородавко Николай Михайлович. А ведь и штрафник – до искупления вины кровью. В Волгограде занесли в Книгу Памяти и эти жертвы, указав номера штрафных рот. А чем кубанцы хуже? Тем более непростительно замалчивание их памяти, если они погибли честными. Матрена Сергеевна Дикая, носившая винтовки в Ново-Николаевскую, вспоминает, что многие угадывали по пути туда своих погибших станичников. Она угадала убитых Полиенко Ивана, мужа тети Анисьи, и Оберемченко Семёна, сидевшего с винтовкой в руках. Полиенко только перед уходом немцев вернулся в станицу из плена, а его определили за это в штрафники. . Исследователи уже отмечали, что старшие военачальники не гнушались в сводках за бои часть погибших записывать без вести пропавшими, чтобы цифры потерь не выглядели такими страшными. Да и государству была финансовая экономия. А теперь память поневоле наводит параллель с известной директивой КГБ № 108сс 1955 года, по которой родственникам расстрелянных 37-го рекомендовалось врать о 10 годах ИТЛ и смерти в лагере. Но сколько можно врать о фактах нашей истории, предавая память погибших?
По поводу убийств женщин и детей Роговскую всколыхнуло еще раз летом 1956 года. Нежданно в сельсовете объявился муж одной из убитых женщин. Здесь официально ему врали, что его жену расстреляли немцы, но народ правду знал. Многое мне прояснила поездка 19 мая в Ново-Джерелиевскую к бывшим роговчанам. Вспоминает Екатерина Ивановна Бычко: «До оккупации я работала секретарем колхоза «Большевик». В войну на птичнике у Волчьей гребли жила эвакуированная женщина Маша с дочерьми 12-ти, 6-ти и трех лет. Ей было лет 30, муж воевал. Маша перед оккупацией Кубани просилась ко многим колхозникам в станицу, говорила: «Меня здесь убьют, ведь я еврейка». Просилась она на квартиру и ко мне, но все боялись её брать, зная, как фашисты относятся к евреям. Через неделю после прихода немцев мы решили съездить на птичник, проверить, как живется Маше. Собрались четверо женщин, я, бригадир, и поехали на подводе. В колхозе было тысяч 5-6 кур, а там бродили остатки с сотню. Жара, а воды в поилках нет. Мы налили воды и стали искать Машу. В комнате, где они жили, увидели на постели и на стене кровь. Следы тянулись в коридор, видно было, что их тащили. Стали звать их, а недалеко стояло с сотню кулей камыша, и я увидела торчащую оттуда ногу. Там, в кулях, сделали углубление и засунули всех трех убитых девочек. Они лежали кучей, уже распухшие, роились мухи. Старшая девочка была изнасилована. Мы стали звать: «Маша, Маша». Пошли по камышу вдоль берега и увидели её лежащей без сознания в болотце, метрах в трех от берега. Из воды виднелось только лицо, черное, засосанное пиявками. Услышав нас, она подняла кисти рук и чуть помахала ими. Я позвала хлопцев, приехавших туда же, предложила вытащить Машу на берег. А метрах в трехстах, у лесочка, наблюдали за нами у лошадей трое партизан с винтовками. Только мы стали спускаться с берега к воде, они засвистели, замахали руками, и бригадир сказал нам: «Вы смотрите, они не дадут её вытащить». И только я стала спускаться с берега, те – на коней и к нам. Все повскакивали на подводу, я еле догнала её, и удрали поскорее оттуда. Это сотворили партизаны, т.к. немцы туда не добирались».
Так стал «на место» эпизод из давнего рассказа С.И.Колегаева. Стало понятным, чей муж приезжал в 56-м в Роговскую. Тогда сельсовет напоминал потревоженный улей: вызвали каких-то свидетелей, а женщины обсуждали драму, случившуюся на птичнике. Оказалось, партизаны не раз ходили туда за курами и яйцами, но когда они пришли в очередной раз, птичница их предупредила, чтобы они брали поменьше, ибо новая колхозная власть произвела уже инвентаризацию поголовья, и ей теперь перед ней отчитываться. Но партизаны взяли, сколько посчитали нужным, а когда уходили, партизан Ш. заметил товарищам: «А чего это мы оставляем её?». Вернулся и казнил птичницу.
А.Ф.Тараненко, краевед, подполковник запаса
В Роговской красавицу-церковь одну из самых больших на Кубани разрушили ещё перед войной, а в немецкую оккупацию в помещении сторожки, у часовни, станичники соорудили алтарь и открыли простенькую церковь. Не знаю, кто проводил тогда службу, но по освобождении станицы священник был арестован. Рассказывают, что на ночном допросе Чинцов кричал на него и бил наганом по лицу. Можно только догадываться, что стало дальше с тем священником. А кто теперь может вспомнить его имя и фамилию?
Немалое число роговчан прошло в те годы через суды Военного трибунала, а расстреливались по их решениям и военнослужащие, и гражданские. Суды тогда были весьма скорыми и часто необъективными. Библиографической редкостью являются «Записки секретаря Военного трибунала», изданные в 1991 году, а для кубанцев они весьма интересны, т.к. автор, Яков Айзенштат, был здесь секретарем трибунала с осени 1942 года и почти по конец войны. Пишет он о полицаях и старостах, о партизанах и штрафниках, о многих других фигурантах и о еврейской трагедии на Кубани. Роговскую освободили 12 февраля 1943 года. Не обойти молчанием и еще одну роговскую драму, начавшуюся со второго дня освобождения. Я имею в виду не афишируемую, но тотальную фильтрацию взрослого мужского населения на освобождаемых территориях. Потому что на них руководство страны смотрело косо, раздувая гнев фронтовиков: «Мы проливали кровь, а вы прятались под женскими юбками». И кличка таким была – «кумовья».
А фильтровали роговчан в Гречаной Балке, отправляя туда небольшие пешие группы. Одна из них у кургана перед Таранцовой балкой погибла под немецкими бомбами. А в Гречаной Балке сотрудники НКВД бегло разбирались в причинах нахождения под немцами и в поведении в оккупацию. Немалую часть роговчан отправляли штрафниками. Роговские женщины и девушки, носившие на передовую боеприпасы и винтовки, хлеб и почту на своих плечах, в постолах по непролазной грязи, а также выжившие солдаты рассказывают, что перед станицей Ново-Николаевской всё было усеяно трупами безжалостно гонимых в лобовые атаки новобранцев. И не все погибшие там числятся в краевой Книге Памяти, на досках роговского мемориала. Из названных мне опрошенными старожилами фамилий погибших солдат, зависли в безвестности Жмур Василий, Дикий Алексей Иванович, Удалыш Александр, Раевский Михаил, Бородавко Николай Михайлович. А ведь и штрафник – до искупления вины кровью. В Волгограде занесли в Книгу Памяти и эти жертвы, указав номера штрафных рот. А чем кубанцы хуже? Тем более непростительно замалчивание их памяти, если они погибли честными. Матрена Сергеевна Дикая, носившая винтовки в Ново-Николаевскую, вспоминает, что многие угадывали по пути туда своих погибших станичников. Она угадала убитых Полиенко Ивана, мужа тети Анисьи, и Оберемченко Семёна, сидевшего с винтовкой в руках. Полиенко только перед уходом немцев вернулся в станицу из плена, а его определили за это в штрафники. . Исследователи уже отмечали, что старшие военачальники не гнушались в сводках за бои часть погибших записывать без вести пропавшими, чтобы цифры потерь не выглядели такими страшными. Да и государству была финансовая экономия. А теперь память поневоле наводит параллель с известной директивой КГБ № 108сс 1955 года, по которой родственникам расстрелянных 37-го рекомендовалось врать о 10 годах ИТЛ и смерти в лагере. Но сколько можно врать о фактах нашей истории, предавая память погибших?
По поводу убийств женщин и детей Роговскую всколыхнуло еще раз летом 1956 года. Нежданно в сельсовете объявился муж одной из убитых женщин. Здесь официально ему врали, что его жену расстреляли немцы, но народ правду знал. Многое мне прояснила поездка 19 мая в Ново-Джерелиевскую к бывшим роговчанам. Вспоминает Екатерина Ивановна Бычко: «До оккупации я работала секретарем колхоза «Большевик». В войну на птичнике у Волчьей гребли жила эвакуированная женщина Маша с дочерьми 12-ти, 6-ти и трех лет. Ей было лет 30, муж воевал. Маша перед оккупацией Кубани просилась ко многим колхозникам в станицу, говорила: «Меня здесь убьют, ведь я еврейка». Просилась она на квартиру и ко мне, но все боялись её брать, зная, как фашисты относятся к евреям. Через неделю после прихода немцев мы решили съездить на птичник, проверить, как живется Маше. Собрались четверо женщин, я, бригадир, и поехали на подводе. В колхозе было тысяч 5-6 кур, а там бродили остатки с сотню. Жара, а воды в поилках нет. Мы налили воды и стали искать Машу. В комнате, где они жили, увидели на постели и на стене кровь. Следы тянулись в коридор, видно было, что их тащили. Стали звать их, а недалеко стояло с сотню кулей камыша, и я увидела торчащую оттуда ногу. Там, в кулях, сделали углубление и засунули всех трех убитых девочек. Они лежали кучей, уже распухшие, роились мухи. Старшая девочка была изнасилована. Мы стали звать: «Маша, Маша». Пошли по камышу вдоль берега и увидели её лежащей без сознания в болотце, метрах в трех от берега. Из воды виднелось только лицо, черное, засосанное пиявками. Услышав нас, она подняла кисти рук и чуть помахала ими. Я позвала хлопцев, приехавших туда же, предложила вытащить Машу на берег. А метрах в трехстах, у лесочка, наблюдали за нами у лошадей трое партизан с винтовками. Только мы стали спускаться с берега к воде, они засвистели, замахали руками, и бригадир сказал нам: «Вы смотрите, они не дадут её вытащить». И только я стала спускаться с берега, те – на коней и к нам. Все повскакивали на подводу, я еле догнала её, и удрали поскорее оттуда. Это сотворили партизаны, т.к. немцы туда не добирались».
Так стал «на место» эпизод из давнего рассказа С.И.Колегаева. Стало понятным, чей муж приезжал в 56-м в Роговскую. Тогда сельсовет напоминал потревоженный улей: вызвали каких-то свидетелей, а женщины обсуждали драму, случившуюся на птичнике. Оказалось, партизаны не раз ходили туда за курами и яйцами, но когда они пришли в очередной раз, птичница их предупредила, чтобы они брали поменьше, ибо новая колхозная власть произвела уже инвентаризацию поголовья, и ей теперь перед ней отчитываться. Но партизаны взяли, сколько посчитали нужным, а когда уходили, партизан Ш. заметил товарищам: «А чего это мы оставляем её?». Вернулся и казнил птичницу.
А.Ф.Тараненко, краевед, подполковник запаса
Если кто заметил, в статье написанной полковником СА с казачьей семьи, нет ни слова, казак - казачка. А ведь он писал в 2008 году...
Станица Роговская одна из первых черноморских станиц Кубанской области, основанная в 1794 году в живописном месте на берегу реки Кирпили. До советской власти ее население было почти 12 тысяч. Около 80% составляли казаки, что являлось одним из самых высоких показателей в % отношении к иногородним Кубанской области. Ныне же, население около 8 тыс. Читаем официальные данные о станице, звиняюсь, на сегодняшний день - "Сельского поселения Роговское."
Национальный состав;
русские (87,0 %),
армяне (7,5 %),
украинцы (2,2
и др.
Как видно, если потомков запорожцев не считать украинцами, то, армян больше в три раза... Около 2\3 населения приезжие. В станицу на пмж приехало много грузин. Казаков Реестрового КО ККВ "сельчане" как бы не замечают. Говорят ; На праздники выходят в черкесках при параде, а так их не видно...
История станицы чисто казачья, с потомков Запорожской Сичи, много полных Георгиевских кавалеров . А местный музей чисто советского образца. После красной чумы станица так и не оправилась даже в своей численности...
В 1990 году музейные работники собирали старинные предметы и фольклор в станице Роговской Тимашевского района.
На окраине станицы, уже поздним вечером, уставшие от долгих хождений, мы зашли в дом казачьей семьи к Александре Ивановне Рябчун. Стали расспрашивать о старинных предметах. "Ничего, дети, у меня уже нет, - сказала она. - Ушла кубанская старина. Правда, есть одна фотокарточка... Она снята здесь, в Роговской, в 1916 году, я вам ее сейчас вынесу".
Александра Ивановна принесла совсем пожелтевшую, с оборванными уголками фотографию в черной деревянной рамочке, с металлической петелькой, чтобы было удобно крепить на стене. Старушка как будто погладила фотографию, по-особому бережно смахнула полотенцем с нее пыль.
Мы стали рассматривать фотографию. "Это очень памятная фотография, - сказала Александра Ивановна, - Это мой родной дядя, Федор Рябчун, а в серой черкеске и белой папахе стоит наша роговская казачка, героиня первой мировой войны Елена Чоба". На обороте снимка было написано: "В память о Германской войне".
Нашу усталость как рукой сняло. Какая находка! Вот она, легендарная казак-девица, как называли Елену Чобу в военной хронике тех лет! Историки писали об ее участии в сражениях первой мировой, но никто не видел до этого ее фотографии. Александра Ивановна поведала, что карточку она недавно нашла на "горище", при ремонте печной трубы - в стене был замазан пакет с семейными фотографиями и царскими бумажными деньгами (казаки в 1920-е годы часто прятали старинные фотографии, черкески, награды, холодное оружие).
С детства Елена воспитывалась в уважении к казачьим традициям, любила ухаживать за лошадьми и, подражая братьям, научилась управлять конем, освоила искусство верховой езды - "джигитовку", участвовала в станичных состязаниях. В августе 1914 года, в 19 лет она вышла за¬муж за казака Михаила Чобу, который славился красивым голосом и пел в станичном церков¬ном хоре.
В первые месяцы войны Михаил погибает. Елена за свой счет справила полное казачье обмундирование, остригла русую косу и обратилась к станичному обществу с просьбой направить ее на фронт. Порыв молодой казачки поддержали станичный атаман и Наказной Атаман Кубанского казачьего Войска М.П. Бабыч, и в октябре 1914 года она под именем Михаила Чобы отправилась на фронт.
В 1915 году за храбрость Елена была награждена тремя медалями и Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени. На следующий год она была тяжело ранена, и в госпитале открылась ее тайна. В ноябре 1916 года Елена вместе однополчанином казаком Федором Рябчуном вернулась в родную станицу. Тогда и была сделана уникальная фотография. О подвигах казака-девицы писали газеты и журналы того времени: "Глядя на молодую, безусую и неустрашимую фигуру своего храброго соратника, неутомимо шли его товарищи. Шли, не подозревая, что за черкеской казака кроется роговская казачка Елена Чоба". В 1918 году Елена вернулась на Кубань и вступила в ряды Белой армии. Старожилы вспоминают, что в последний раз в станице ее видели в феврале 1920 года - на молебне в храме, где она стояла в черкеске с боевыми наградами.
До недавнего времени считалось, что Елена погибла в боях на Кубани. Однако, разбирая привезенные мною документы личного архива Атамана Кубанского казачьего Войска В.Г.Науменко, я обнаружила фотографию театрализованной группы "Кубанские джигиты", сделанную в 1930-е годы в Сент-Луисе (США). На ней в верхнем ряду стоит роговской казак Федор Рябчун, а в первом ряду в серой черкеске и белой папахе сидит казак, в лице которого есть очень похожие черты от той, двадцатилетней Елены Чобы. Я снова поехала в Роговскую, стала расспрашивать старожилов, дальних родственников. И в доме престарелых казачка 1910 года рождения припомнила, как в начале 20-х годов еще приходили из Болгарии письма от Елены Чобы, это было большой семейной тайной...
Н. Корсакова
Станица Роговская одна из первых черноморских станиц Кубанской области, основанная в 1794 году в живописном месте на берегу реки Кирпили. До советской власти ее население было почти 12 тысяч. Около 80% составляли казаки, что являлось одним из самых высоких показателей в % отношении к иногородним Кубанской области. Ныне же, население около 8 тыс. Читаем официальные данные о станице, звиняюсь, на сегодняшний день - "Сельского поселения Роговское."
Национальный состав;
русские (87,0 %),
армяне (7,5 %),
украинцы (2,2
и др. Как видно, если потомков запорожцев не считать украинцами, то, армян больше в три раза... Около 2\3 населения приезжие. В станицу на пмж приехало много грузин. Казаков Реестрового КО ККВ "сельчане" как бы не замечают. Говорят ; На праздники выходят в черкесках при параде, а так их не видно...
История станицы чисто казачья, с потомков Запорожской Сичи, много полных Георгиевских кавалеров . А местный музей чисто советского образца. После красной чумы станица так и не оправилась даже в своей численности...
В 1990 году музейные работники собирали старинные предметы и фольклор в станице Роговской Тимашевского района.
На окраине станицы, уже поздним вечером, уставшие от долгих хождений, мы зашли в дом казачьей семьи к Александре Ивановне Рябчун. Стали расспрашивать о старинных предметах. "Ничего, дети, у меня уже нет, - сказала она. - Ушла кубанская старина. Правда, есть одна фотокарточка... Она снята здесь, в Роговской, в 1916 году, я вам ее сейчас вынесу".
Александра Ивановна принесла совсем пожелтевшую, с оборванными уголками фотографию в черной деревянной рамочке, с металлической петелькой, чтобы было удобно крепить на стене. Старушка как будто погладила фотографию, по-особому бережно смахнула полотенцем с нее пыль.
Мы стали рассматривать фотографию. "Это очень памятная фотография, - сказала Александра Ивановна, - Это мой родной дядя, Федор Рябчун, а в серой черкеске и белой папахе стоит наша роговская казачка, героиня первой мировой войны Елена Чоба". На обороте снимка было написано: "В память о Германской войне".
Нашу усталость как рукой сняло. Какая находка! Вот она, легендарная казак-девица, как называли Елену Чобу в военной хронике тех лет! Историки писали об ее участии в сражениях первой мировой, но никто не видел до этого ее фотографии. Александра Ивановна поведала, что карточку она недавно нашла на "горище", при ремонте печной трубы - в стене был замазан пакет с семейными фотографиями и царскими бумажными деньгами (казаки в 1920-е годы часто прятали старинные фотографии, черкески, награды, холодное оружие).
С детства Елена воспитывалась в уважении к казачьим традициям, любила ухаживать за лошадьми и, подражая братьям, научилась управлять конем, освоила искусство верховой езды - "джигитовку", участвовала в станичных состязаниях. В августе 1914 года, в 19 лет она вышла за¬муж за казака Михаила Чобу, который славился красивым голосом и пел в станичном церков¬ном хоре.
В первые месяцы войны Михаил погибает. Елена за свой счет справила полное казачье обмундирование, остригла русую косу и обратилась к станичному обществу с просьбой направить ее на фронт. Порыв молодой казачки поддержали станичный атаман и Наказной Атаман Кубанского казачьего Войска М.П. Бабыч, и в октябре 1914 года она под именем Михаила Чобы отправилась на фронт.
В 1915 году за храбрость Елена была награждена тремя медалями и Георгиевскими крестами 3-й и 4-й степени. На следующий год она была тяжело ранена, и в госпитале открылась ее тайна. В ноябре 1916 года Елена вместе однополчанином казаком Федором Рябчуном вернулась в родную станицу. Тогда и была сделана уникальная фотография. О подвигах казака-девицы писали газеты и журналы того времени: "Глядя на молодую, безусую и неустрашимую фигуру своего храброго соратника, неутомимо шли его товарищи. Шли, не подозревая, что за черкеской казака кроется роговская казачка Елена Чоба". В 1918 году Елена вернулась на Кубань и вступила в ряды Белой армии. Старожилы вспоминают, что в последний раз в станице ее видели в феврале 1920 года - на молебне в храме, где она стояла в черкеске с боевыми наградами.
До недавнего времени считалось, что Елена погибла в боях на Кубани. Однако, разбирая привезенные мною документы личного архива Атамана Кубанского казачьего Войска В.Г.Науменко, я обнаружила фотографию театрализованной группы "Кубанские джигиты", сделанную в 1930-е годы в Сент-Луисе (США). На ней в верхнем ряду стоит роговской казак Федор Рябчун, а в первом ряду в серой черкеске и белой папахе сидит казак, в лице которого есть очень похожие черты от той, двадцатилетней Елены Чобы. Я снова поехала в Роговскую, стала расспрашивать старожилов, дальних родственников. И в доме престарелых казачка 1910 года рождения припомнила, как в начале 20-х годов еще приходили из Болгарии письма от Елены Чобы, это было большой семейной тайной...
Н. Корсакова
УЛАГАЕВСКИЙ ДЕСАНТ
Из завершающих эпизодов гражданской войны на Кубани – Улагаевском десанте, - имевшем прямое отношение к станицам Роговской, Тимашевской, Брюховецкой и ряду других, говорилось лишь в общих чертах. В общем упоминал о тех боях и Врангель в мемуарах «Последний главком», а эмигрантские газеты и журналы писали более подробно, но тоже скрывая «неудобные» детали. Улагаевский десант был с 14 августа по 7 сентября 1920 года, когда белоказаки, пытавшиеся восстановить свою власть на Кубани, высадились в Приморско-Ахтарской, на Тамани и у Анапы, но были разгромлены красноармейскими частями. В газетах скупо писалось, что белые дошли тогда до Медведовской, а советские организации станицы Роговской вынуждены были эвакуироваться за Кубань. Неправда, что Антанта безоглядно помогала Белой армии в борьбе с большевиками, как утверждала о том советская история. После завершения мировой войны бывшие союзники пытались примирить воюющую Россию, т.к. терпели от нашей войны экономические убытки. Из-за сепаратистского большевистского Брестского «мира», нас от участия в послевоенном «разборе» отстранили, Великого князя Александра Михайловича, сунувшегося с Крыма отстаивать интересы России, Клемансо не принял и обозвал Россию «изменницей, потерявшей права участия на конференции победителей». Мало того, от России отрезали потом не только значительные западные территории, но и часть Азербайджана, Армении и, забыв геноцид 1915 года, подарили Турции Арарат. Поэтому эвакуацию армии из Крыма Врангель осуществил в полной тайне от «союзников», поставив их в Босфоре перед де-факто. К августу 1920 года политическая обстановка на Кубани оставалась сложной. Кубанское казачье руководство, жаждавшее автономии, пытавшееся взять контроль над Кубанской армией, получило «оплеуху» от Деникина. Этот раскол привел Белую армию в марте 1920 года к «Новороссийской трагедии»: армейское командование, недовольное казаками, поспешило эвакуировать свои части на кораблях с англичанами и французами; с ними отплыло лишь два полка кубанцев, а 17 тысяч брошенных казаков попало здесь в плен. 4-й Донской корпус генерала Павлова и три конных корпуса Кубанской армии генерала Морозова, - отойдя через «красно-зеленые» районы Гойтхским перевалом, вынуждена была 18-20 апреля в основном сдаться красным в районе Сочи. В горах скрывались не сдавшиеся белоказаки с генералом Фостиковым, а в приазовских плавнях, у станицы Гривенской, скрывался отряд полковника Скакуна, численностью до 1500 казаков. И дома, и в эмиграции белоказаки, не упоминая своих раскольничьих шагов на автономию, долго ещё «крыли позором» своё большое начальство, «усевшееся на пароходы и бросившее войско на произвол судьбы». Историки упоминали, что лишь около 20 % казачьего населения признали тогда советскую власть. В жизнь претворялась советская политика расказачивания. Дон и Кубань решено было «обезлошадить», и, как явствует из текста Полного собрания сочинений Ленина (том 51, стр. 453), лошадей на Северном Кавказе было предписано забрать в Донбасс для подвоза угля к погрузочным пунктам. Не обходилось и без мести казакам за прежнюю службу. В Роговской, например, Степанида Илларионовна Прокопец вспоминает, как её деду Процай Василию Антоновичу, дали несколько десятков плетей, ибо его сын , Стефан, служил у белых. Красноармеец Грицан, руководивший экзекуцией, периодически щупал у Процая пульс, убеждаясь, что порку ещё можно продолжать. А Евдокия Дмитриевна Бережная рассказывала, как Волошину Ивану, отцу её мужа, воевавшему у белых, кто-то из красных конармейцев, походя, снес шашкой голову в балочке на Лабе, когда тот шел на базар в центр Роговской. Председатель Кубано-Черноморского облревкома Ян Полуян в журнале «Голос трудового казачества» писал 1 октября 1920 года, что от белого террора и на красных фронтах погибло более 1600 роговчан. А сколько человек казнили здесь ревкомовцы весной 1918 года, сколько казаков перепороли нагайками в 1920 году и расстреляли, сколько казачьих жён пострадало, - долгие годы говорить было не принято. Не известно и поныне, сколько же людей было расстреляно здесь в качестве заложников с 1920 года, хотя уж эти сведения в архивах хранятся... К сожалению, не нашлось кубанского Шолохова, который бы правдиво описал трагедию кубанского казачества. «Красный десант» Ковтюха задачу выполнил, далее улагаевцев погнала 26-я бригада красных, подошедшая от Ново-Николаевской. Хлеб здесь был привозным, у отступивших пошла «сильная голодуха» и ропот населения – казаков и иногородних. Фурманов писал: «На Кавказе вообще и здесь в частности между иногородними и казаками наблюдается глухая рознь, которая в 1918 году вылилась в форму открытой и кровавой схватки», «…иногороднее население… близко к нашему коммунистическому движению, хотя оно и имеет некоторые черты избалованности, свойственные воспитанию в богатом, просторном, сытом крае». Улагай, надеясь на восстание, завёз с собой готовые штабы полков, бригад и дивизий, обмундирование и вооружение. «Но казачество держалось пассивно и выжидательно, к Врангелю убежали или присоединились по станицам только отдельные лица или небольшие группы».
Так бесславно завершился этот план Врангеля, причинивший кубанцам только лишние жертвы и страдания. Командующий десантом генерал-лейтенант Улагай Сергей Григорьевич за неудачную операцию был отчислен Врангелем в сентябре 1920-го в отставку. В эмиграции жил в Югославии, потом во Франции, похоронен на Сен-Женевьев-де-Буа. А комкор Ковтюх Епифан Иович, красный герой гражданской войны, сын крестьянина из ст.Полтавской, в 38-м расстрелян как «враг народа». В журнале «Кубанец», издаваемом уже в Нью-Йорке, в 2000 году один автор утверждал, что Улагаевский десант имел целью поход за золотом Кубанской Рады. Мол, отступая, казаки спрятали кубанскую казну где-то за Кубанью. На Кубани тот десант аукался казакам ещё долго. Эмигранты писали: в Екатеринодаре 5 августа объявили регистрацию бывших офицеров и прочих чинов, - «а иначе расстрел». Утром в Зимнем театре все заполнили опросные листы, их отпустили, объявив прийти вечером за карточками. А вечером, собрав почти 3-тысячную толпу, всех погнали под конвоем, «кто в чем пришел», в том числе и стариков-хорунжих, получивших офицерский чин в 1919-м «за полезную деятельность против большевиков». Отправили эшелонами в Москву, а 18 октября из 11-ти подмосковных лагерей - в Архангельск. Выборочно расстреливали их в Екатеринодаре, Ростове и Москве, а под Архангельском 6 тысяч уничтожили «под сильным конвоем мадьяр». 13 октября под Москву доставили и партию пленных улагаевцев, «вскоре расстрелянных». Осенью на Кубани «мобилизовали» всех урядников до 46 лет, «рассовав» их по заводам и приискам Севера и Урала. Призвали также в Красную армию два младших возраста кубанских рекрутов, но немало их дезертировало потом в Польшу и Финляндию. И с северных лагерей умудрялись бежать в Финляндию.
Из завершающих эпизодов гражданской войны на Кубани – Улагаевском десанте, - имевшем прямое отношение к станицам Роговской, Тимашевской, Брюховецкой и ряду других, говорилось лишь в общих чертах. В общем упоминал о тех боях и Врангель в мемуарах «Последний главком», а эмигрантские газеты и журналы писали более подробно, но тоже скрывая «неудобные» детали. Улагаевский десант был с 14 августа по 7 сентября 1920 года, когда белоказаки, пытавшиеся восстановить свою власть на Кубани, высадились в Приморско-Ахтарской, на Тамани и у Анапы, но были разгромлены красноармейскими частями. В газетах скупо писалось, что белые дошли тогда до Медведовской, а советские организации станицы Роговской вынуждены были эвакуироваться за Кубань. Неправда, что Антанта безоглядно помогала Белой армии в борьбе с большевиками, как утверждала о том советская история. После завершения мировой войны бывшие союзники пытались примирить воюющую Россию, т.к. терпели от нашей войны экономические убытки. Из-за сепаратистского большевистского Брестского «мира», нас от участия в послевоенном «разборе» отстранили, Великого князя Александра Михайловича, сунувшегося с Крыма отстаивать интересы России, Клемансо не принял и обозвал Россию «изменницей, потерявшей права участия на конференции победителей». Мало того, от России отрезали потом не только значительные западные территории, но и часть Азербайджана, Армении и, забыв геноцид 1915 года, подарили Турции Арарат. Поэтому эвакуацию армии из Крыма Врангель осуществил в полной тайне от «союзников», поставив их в Босфоре перед де-факто. К августу 1920 года политическая обстановка на Кубани оставалась сложной. Кубанское казачье руководство, жаждавшее автономии, пытавшееся взять контроль над Кубанской армией, получило «оплеуху» от Деникина. Этот раскол привел Белую армию в марте 1920 года к «Новороссийской трагедии»: армейское командование, недовольное казаками, поспешило эвакуировать свои части на кораблях с англичанами и французами; с ними отплыло лишь два полка кубанцев, а 17 тысяч брошенных казаков попало здесь в плен. 4-й Донской корпус генерала Павлова и три конных корпуса Кубанской армии генерала Морозова, - отойдя через «красно-зеленые» районы Гойтхским перевалом, вынуждена была 18-20 апреля в основном сдаться красным в районе Сочи. В горах скрывались не сдавшиеся белоказаки с генералом Фостиковым, а в приазовских плавнях, у станицы Гривенской, скрывался отряд полковника Скакуна, численностью до 1500 казаков. И дома, и в эмиграции белоказаки, не упоминая своих раскольничьих шагов на автономию, долго ещё «крыли позором» своё большое начальство, «усевшееся на пароходы и бросившее войско на произвол судьбы». Историки упоминали, что лишь около 20 % казачьего населения признали тогда советскую власть. В жизнь претворялась советская политика расказачивания. Дон и Кубань решено было «обезлошадить», и, как явствует из текста Полного собрания сочинений Ленина (том 51, стр. 453), лошадей на Северном Кавказе было предписано забрать в Донбасс для подвоза угля к погрузочным пунктам. Не обходилось и без мести казакам за прежнюю службу. В Роговской, например, Степанида Илларионовна Прокопец вспоминает, как её деду Процай Василию Антоновичу, дали несколько десятков плетей, ибо его сын , Стефан, служил у белых. Красноармеец Грицан, руководивший экзекуцией, периодически щупал у Процая пульс, убеждаясь, что порку ещё можно продолжать. А Евдокия Дмитриевна Бережная рассказывала, как Волошину Ивану, отцу её мужа, воевавшему у белых, кто-то из красных конармейцев, походя, снес шашкой голову в балочке на Лабе, когда тот шел на базар в центр Роговской. Председатель Кубано-Черноморского облревкома Ян Полуян в журнале «Голос трудового казачества» писал 1 октября 1920 года, что от белого террора и на красных фронтах погибло более 1600 роговчан. А сколько человек казнили здесь ревкомовцы весной 1918 года, сколько казаков перепороли нагайками в 1920 году и расстреляли, сколько казачьих жён пострадало, - долгие годы говорить было не принято. Не известно и поныне, сколько же людей было расстреляно здесь в качестве заложников с 1920 года, хотя уж эти сведения в архивах хранятся... К сожалению, не нашлось кубанского Шолохова, который бы правдиво описал трагедию кубанского казачества. «Красный десант» Ковтюха задачу выполнил, далее улагаевцев погнала 26-я бригада красных, подошедшая от Ново-Николаевской. Хлеб здесь был привозным, у отступивших пошла «сильная голодуха» и ропот населения – казаков и иногородних. Фурманов писал: «На Кавказе вообще и здесь в частности между иногородними и казаками наблюдается глухая рознь, которая в 1918 году вылилась в форму открытой и кровавой схватки», «…иногороднее население… близко к нашему коммунистическому движению, хотя оно и имеет некоторые черты избалованности, свойственные воспитанию в богатом, просторном, сытом крае». Улагай, надеясь на восстание, завёз с собой готовые штабы полков, бригад и дивизий, обмундирование и вооружение. «Но казачество держалось пассивно и выжидательно, к Врангелю убежали или присоединились по станицам только отдельные лица или небольшие группы».
Так бесславно завершился этот план Врангеля, причинивший кубанцам только лишние жертвы и страдания. Командующий десантом генерал-лейтенант Улагай Сергей Григорьевич за неудачную операцию был отчислен Врангелем в сентябре 1920-го в отставку. В эмиграции жил в Югославии, потом во Франции, похоронен на Сен-Женевьев-де-Буа. А комкор Ковтюх Епифан Иович, красный герой гражданской войны, сын крестьянина из ст.Полтавской, в 38-м расстрелян как «враг народа». В журнале «Кубанец», издаваемом уже в Нью-Йорке, в 2000 году один автор утверждал, что Улагаевский десант имел целью поход за золотом Кубанской Рады. Мол, отступая, казаки спрятали кубанскую казну где-то за Кубанью. На Кубани тот десант аукался казакам ещё долго. Эмигранты писали: в Екатеринодаре 5 августа объявили регистрацию бывших офицеров и прочих чинов, - «а иначе расстрел». Утром в Зимнем театре все заполнили опросные листы, их отпустили, объявив прийти вечером за карточками. А вечером, собрав почти 3-тысячную толпу, всех погнали под конвоем, «кто в чем пришел», в том числе и стариков-хорунжих, получивших офицерский чин в 1919-м «за полезную деятельность против большевиков». Отправили эшелонами в Москву, а 18 октября из 11-ти подмосковных лагерей - в Архангельск. Выборочно расстреливали их в Екатеринодаре, Ростове и Москве, а под Архангельском 6 тысяч уничтожили «под сильным конвоем мадьяр». 13 октября под Москву доставили и партию пленных улагаевцев, «вскоре расстрелянных». Осенью на Кубани «мобилизовали» всех урядников до 46 лет, «рассовав» их по заводам и приискам Севера и Урала. Призвали также в Красную армию два младших возраста кубанских рекрутов, но немало их дезертировало потом в Польшу и Финляндию. И с северных лагерей умудрялись бежать в Финляндию.
Усилились репрессии и к оставшимся дома казакам. Командующий 2-й Конной армией Миронов не желал ни воевать со вчерашними союзниками-махновцами, ни усмирять казачьи регионы, поэтому 2-ю Конармию на Кубани расформировали, Миронова со станицы Уманской 20 января 1921 года откомандировали в Москву, 13 февраля арестовали и вскоре тайно расстреляли. А вот 1-я Конармия Будённого свой кровавый след на Кубани оставила. У нас уже публиковали один документ конца 1920 года, с выводом штаба 9-й Кубанской армии: «Желательно проведение в жизнь самых крутых репрессий и поголовного террора!», - и зловещей припиской от руки: «Исполнено».
В местных газетах писали, что в мае 1922 года в Роговской, где стоял 15-й кавполк кавалерийской бригады Особого назначения, на едином дне принятия воинской присяги присутствовали Буденный и Ворошилов. Но мало кто знает, что в октябре 1921 года в соседней Ново-Джерелиевской стоял Особый эскадрон при Реввоенсовете 1-й Конной армии. А он оставил в архивах след своей работой, занимаясь расстрелами по приговорам Ревтрибунала при Особом отделе Чонгарской дивизии. Расстреливали тогда взрослых зачастую целыми семьями, в том числе и новоджерелиевцев. Я видел такие архивные списки 1919-20 годов, правда, по Коммуне Немцев Поволжья: расстреливались от 16 лет и старше за участие в Белой армии, за не то происхождение, за былые заслуги при царской власти, за пособничество белым.
В эмигрантской прессе писали, как в одной из станиц 29 августа 1921 года на рассвете, «под усекновение Главы Иоанна Предтечи», расстреляли 120 человек: «Весь цвет станицы вырван и убит», а большевики-руководители похвалялись, что станицу «очистили, но мало, нужно ещё очистить». Уместно напомнить о советах Ленина частям Красной армии составлять в каждом населенном пункте из числа «богачей» списки «ответственных» (5-20% от населения), для расстрела при срыве планов продразверстки, а в наиболее упорных сёлах красноармейцев размещать «на постой подольше», «для наказания и исправления». Так что, не уйди казаки в эмиграцию, мало кто из бывших «беляков» дожил бы до 1937 года, ну а тот роковой год и вообще не пережил бы из них, скорее всего, никто.
Вот лишь малая часть казненных роговчан, о ком сохранились записи в станичной книге 1922 года: 13 апреля в Славянской «4-й выездной
Репрессии усиливали «зелёное» движение. В плавнях у Гривенской до ноября 1924 года скрывалась группа Рябоконя, мстившая Советам. Софийская газета «Казачьи думы» сообщала 8 сентября 1922 года: «Кавалеристы Буденного в н.в. орудуют на Кубани, выколачивая не сдаваемый населением станиц продналог ввиду слабого урожая. Буденновцы зверствуют при розыске запасов зерна, терроризируют население. Ширится зелёное движение, особенно в районе Темрюка и косы Ачуевской, где во главе зеленого отряда стоит известный кубанский деятель Рябоконь. Центром и базой зеленым служит станица Гривенская, но поддерживают их все близлежащие станицы. Карательный отряд буденновцев арестовал недавно в Гривенской семью Рябоконя, но тот напал на станицу и освободил семью. В августе Рябоконь напал на Темрюк, сожгли здание театра и ревкома, увели в плен всех комиссаров, раздали народу все запасы советских складов. Буденновцы теперь набросились на рыбаков Ачуевской косы, подозревая их в снабжении продовольствием зелёных. Расстреляли в течение дня 200 рыбаков, после чего оставшиеся в живых бросили промысел и ушли к зеленым».
С.И.Колегаев вспоминает рассказы старшего брата, ставшего свидетелем, как тогда в Гривенской были расстреляны у млына (мельницы) 5-6 станичников, обвинённых в связях с Рябоконем, в том числе священник и учительница.
Неожиданные подробности о Скакуне и Рябоконе, о некоторых других деталях улагаевской операции читатели могут узнать из авторского литературно-публицистического альманаха Петра Ивановича Ткаченко «Солёная подкова». В марте 1939 года был расстрелян начальник УНКВД Краснодарского края Малкин Иван Павлович. Он известен по шолоховскому «Тихому Дону» как один из зверствующих при расказачивании, чем спровоцировали казаков на Вёшенское восстание 1919 года. Менее известно, что он в 1923-24 годах возглавлял отдел ОГПУ Славянского округа, куда входила также станица Роговская. Обвиняя Малкина в 1939 году в троцкизме, нарушении соцзаконности и применении недозволенных методов следствия, ему припомнили, что он, работая разведчиком при штабе Улагая, не смог сообщить о месте высадки десанта на Кубани.
Под Ново-Николаевской был убит роговчанин Фёдор Арсентьевич Круц. Говорят, на сохранившейся фотокарточке был Георгиевским кавалером, Советы не признал и ушел к Рябоконю. А его жену Агриппину Ефимовну как заложницу красные вывезли в степь, изнасиловали и убили. Маленький их ребёнок вскоре умер, а двух оставшихся постарше ни один детдом принимать не хотел, - «дети бандита». Стоит ли удивляться, что, натерпевшись всякого, Тимофей Фёдорович Круц в период оккупации Роговской добровольно пошел служить полицейским, отмотав потом восемь лет в лагерях.
Говорят, в 60-е годы, когда в Приазовье шла обширная мелиорация, экскаваторщики очень обильно выкапывали под Гривенской человеческие кости. Помимо жертв улагаевского десанта, здесь при освобождении Кубани в феврале-марте 1943 года полегло и немало советских воинов.
Ныне у Бриньковской стоит небольшой бетонный обелиск в память о победе красных над белыми. Такой же метровый обелиск есть и у х. Свободного под станцией Курчанской. Роговские рыбаки, ездившие на лиманы за щуками, как-то остановившись там, высказали замечание, что не согласны с текстом таблички, однобоко освещающим то горе, а косивший недалеко дедок ответил им: «А кто с этим согласен?». И рассказал, как тогда красноармейцы «лютовали», прикалывая штыками прятавшихся в сене отставших и раненых казаков. Это были отрезанные «под Ахтарями» от основного десанта обреченные, обеспечивавшие тыловые склады Улагая.
Официально у нас примирение с Белой Россией состоялось. Признано и то, что тот раскол на красных и белых – историческая трагедия нашего народа. Но вот единых учебников истории, правдиво соединяющих «красную» и «белую» её части, нет и поныне. За что дрались наши деды-прадеды и к чему мы пришли? И «очерняем» ли мы нашу историю, вспоминая такие вот её страницы?
(Статья опубликована в межрайонной газете «Антиспрут», г.Тимашевск, 29 августа 2008г. )
В местных газетах писали, что в мае 1922 года в Роговской, где стоял 15-й кавполк кавалерийской бригады Особого назначения, на едином дне принятия воинской присяги присутствовали Буденный и Ворошилов. Но мало кто знает, что в октябре 1921 года в соседней Ново-Джерелиевской стоял Особый эскадрон при Реввоенсовете 1-й Конной армии. А он оставил в архивах след своей работой, занимаясь расстрелами по приговорам Ревтрибунала при Особом отделе Чонгарской дивизии. Расстреливали тогда взрослых зачастую целыми семьями, в том числе и новоджерелиевцев. Я видел такие архивные списки 1919-20 годов, правда, по Коммуне Немцев Поволжья: расстреливались от 16 лет и старше за участие в Белой армии, за не то происхождение, за былые заслуги при царской власти, за пособничество белым.
В эмигрантской прессе писали, как в одной из станиц 29 августа 1921 года на рассвете, «под усекновение Главы Иоанна Предтечи», расстреляли 120 человек: «Весь цвет станицы вырван и убит», а большевики-руководители похвалялись, что станицу «очистили, но мало, нужно ещё очистить». Уместно напомнить о советах Ленина частям Красной армии составлять в каждом населенном пункте из числа «богачей» списки «ответственных» (5-20% от населения), для расстрела при срыве планов продразверстки, а в наиболее упорных сёлах красноармейцев размещать «на постой подольше», «для наказания и исправления». Так что, не уйди казаки в эмиграцию, мало кто из бывших «беляков» дожил бы до 1937 года, ну а тот роковой год и вообще не пережил бы из них, скорее всего, никто.
Вот лишь малая часть казненных роговчан, о ком сохранились записи в станичной книге 1922 года: 13 апреля в Славянской «4-й выездной
Репрессии усиливали «зелёное» движение. В плавнях у Гривенской до ноября 1924 года скрывалась группа Рябоконя, мстившая Советам. Софийская газета «Казачьи думы» сообщала 8 сентября 1922 года: «Кавалеристы Буденного в н.в. орудуют на Кубани, выколачивая не сдаваемый населением станиц продналог ввиду слабого урожая. Буденновцы зверствуют при розыске запасов зерна, терроризируют население. Ширится зелёное движение, особенно в районе Темрюка и косы Ачуевской, где во главе зеленого отряда стоит известный кубанский деятель Рябоконь. Центром и базой зеленым служит станица Гривенская, но поддерживают их все близлежащие станицы. Карательный отряд буденновцев арестовал недавно в Гривенской семью Рябоконя, но тот напал на станицу и освободил семью. В августе Рябоконь напал на Темрюк, сожгли здание театра и ревкома, увели в плен всех комиссаров, раздали народу все запасы советских складов. Буденновцы теперь набросились на рыбаков Ачуевской косы, подозревая их в снабжении продовольствием зелёных. Расстреляли в течение дня 200 рыбаков, после чего оставшиеся в живых бросили промысел и ушли к зеленым».
С.И.Колегаев вспоминает рассказы старшего брата, ставшего свидетелем, как тогда в Гривенской были расстреляны у млына (мельницы) 5-6 станичников, обвинённых в связях с Рябоконем, в том числе священник и учительница.
Неожиданные подробности о Скакуне и Рябоконе, о некоторых других деталях улагаевской операции читатели могут узнать из авторского литературно-публицистического альманаха Петра Ивановича Ткаченко «Солёная подкова». В марте 1939 года был расстрелян начальник УНКВД Краснодарского края Малкин Иван Павлович. Он известен по шолоховскому «Тихому Дону» как один из зверствующих при расказачивании, чем спровоцировали казаков на Вёшенское восстание 1919 года. Менее известно, что он в 1923-24 годах возглавлял отдел ОГПУ Славянского округа, куда входила также станица Роговская. Обвиняя Малкина в 1939 году в троцкизме, нарушении соцзаконности и применении недозволенных методов следствия, ему припомнили, что он, работая разведчиком при штабе Улагая, не смог сообщить о месте высадки десанта на Кубани.
Под Ново-Николаевской был убит роговчанин Фёдор Арсентьевич Круц. Говорят, на сохранившейся фотокарточке был Георгиевским кавалером, Советы не признал и ушел к Рябоконю. А его жену Агриппину Ефимовну как заложницу красные вывезли в степь, изнасиловали и убили. Маленький их ребёнок вскоре умер, а двух оставшихся постарше ни один детдом принимать не хотел, - «дети бандита». Стоит ли удивляться, что, натерпевшись всякого, Тимофей Фёдорович Круц в период оккупации Роговской добровольно пошел служить полицейским, отмотав потом восемь лет в лагерях.
Говорят, в 60-е годы, когда в Приазовье шла обширная мелиорация, экскаваторщики очень обильно выкапывали под Гривенской человеческие кости. Помимо жертв улагаевского десанта, здесь при освобождении Кубани в феврале-марте 1943 года полегло и немало советских воинов.
Ныне у Бриньковской стоит небольшой бетонный обелиск в память о победе красных над белыми. Такой же метровый обелиск есть и у х. Свободного под станцией Курчанской. Роговские рыбаки, ездившие на лиманы за щуками, как-то остановившись там, высказали замечание, что не согласны с текстом таблички, однобоко освещающим то горе, а косивший недалеко дедок ответил им: «А кто с этим согласен?». И рассказал, как тогда красноармейцы «лютовали», прикалывая штыками прятавшихся в сене отставших и раненых казаков. Это были отрезанные «под Ахтарями» от основного десанта обреченные, обеспечивавшие тыловые склады Улагая.
Официально у нас примирение с Белой Россией состоялось. Признано и то, что тот раскол на красных и белых – историческая трагедия нашего народа. Но вот единых учебников истории, правдиво соединяющих «красную» и «белую» её части, нет и поныне. За что дрались наши деды-прадеды и к чему мы пришли? И «очерняем» ли мы нашу историю, вспоминая такие вот её страницы?
(Статья опубликована в межрайонной газете «Антиспрут», г.Тимашевск, 29 августа 2008г. )
